Охонины брови - Страница 25

На стойбище сбилось народу до двух тысяч. Тут были и киргизы, и башкиры, и казаки, и разные воровские русские люди, укрывавшиеся в орде и по казачьим станицам. Не было только женщин и детей, потому что весь этот сброд составлял передовой отряд. Пленников привязали к коновязям, обыскали и стали добывать языка: кто? откуда? и т.д. Арефа отрывисто рассказал свою историю, а Гарусов начал путаться и возбудил общее подозрение.

- Повесить их! - кричали голоса. - Они нас подведут при случае!

- Повесить успеем всегда, - спорил кто-то, - а надо из них правды добыть... На угольках поджарить али водой холодной полить: развяжут язык-то скорее.

К счастью Арефы, его опознал какой-то оборванец, бывший в Прокопьевском монастыре. Сейчас же его развязали и пустили на волю, то есть он оставлен был при шайке вместе с другими пленниками, которых было за сто человек. "Орда" давно бы передушила их всех, да не давали в обиду свои казаки, которые часто вздорили с "ордой". От этих пленников, набранных с разных мест, Арефа узнал досконально положение дела. О батюшке Петре Федорыче говорили везде, и все бежали к нему: сила у него несметная и всем жалует волю. Одно смущало Арефу, что Петр Федорыч очень уж мирволил двоеданам и, как сказывали, сам крестился раскольничьим двуперстием. Второе было то, что казаки сыспокон веку смуту разводили, и верить им было нельзя. Продувной народ, особенно на Яике. Одних беглых сколько укрывалось по казачьим землям, раскольников и всяких лихих людей. А тут вдруг батюшка Петр Федорыч объявился в казаках... Как будто оно и не совсем похоже.

Гарусову досталось от казаков. Его не признали за настоящего мужика и долго пытали, что за человек. Но крепок был Гарусов - все вынес. И на огне его припекали, и студеною ключевою водой поливали, и конским арканом пытали душить. Совсем зайдется, посинеет весь, а себя не выдает. Арефа не один раз вступался за него, не обращая внимания на тумаки и издевательства.

- Ты заодно с ним, дьячок?.. Вместе на кобыле-то ехали...

- Неизвестный мне человек, - уверял Арефа. - Мало ли шляется по нонешним временам беспризорного народу. С заводов, грит, бежал.

- Смотри, дьячок, худо будет.

Особенно досталось Гарусову, когда он наотрез отказался есть кобылятину. Казаки хоть и считались по старой вере, а ели конину вместе с "ордой", потому что привыкли в походах ко всему. Арефа хоть и морщился, а тоже ел, утешая себя тем, что "не сквернит входящее в уста, а исходящее из "уст". Гарусов даже плюнул на него, когда увидел.

- Ужо вот я скажу игумну-то Моисею, - пригрозил он. - Он из тебя всю душу вытрясет.

- А ты помалкивай лучше, кабы я чего не сказал, - ответил Арефа. Ворочусь в монастырь и сам замолю свои грехи.

На стойбище простояли близко двух недель. А потом налетели казаки и увели своих. Пленные остались с одной "ордой". Вести были получены невеселые, и стойбище волновалось из конца в конец. Только одни пленные не знали, в чем дело. Скоро, впрочем, выяснилось, что и "орда" тоже снимается в поход. Сборы были короткие: заседлали коней, связали в торока разный скарб - и все тут. Пленных повели пешком, одною кучею, под прикрытием пяти джигитов, подгонявших отстававших нагайками. Страшнее этого Арефа ничего не видал. Немилостивая "орда" не знала пощады и заколачивала нагайками насмерть. Кормили тоже плохо, и пленные едва держались на ногах. Арефа всех лечил, перевязывал раны и вообще ухаживал за больными. Благодаря этой доморощенной медицине он спас и свою кобылу. Правда, что он валялся в ногах у немилостивой "орды", слезно плакал и, наконец, добился своего.

- Ну, потом съедим твою кобылу, - в виде особенной милости согласился главный вожак, тоже лечившийся у Арефы.

- А как я без кобылы к апайке* покажусь?.. - объяснял Арефа со своей наивностью. - Как к ней пешком-то ворочусь?

______________

* Апайка - жена. (Прим. Д.Н.Мамина-Сибиряка.)

Две недели брели по степи, пока добрались до русской селитьбы. Из пленных едва уцелела "любая половина". А там пошла новая потеха: "орда" кинулась на русские деревни с особенным ожесточением, все жгла, зорила, а людей нещадно избивала, забирая в полон одних подростков-девушек. Кровь лилась рекой, а "орда" не разбирала, - только бы грабить. В виде развлечения захваченных пленных истязали, расстреливали из луков и предавали самой мучительной смерти. Испуганные жители не знали, в какую сторону им бежать. А впереди везде по ночам кровавыми пятнами стояло зарево пожаров...

Пленных было так много, что "орде" наскучило вешать и резать их отдельно, а поэтому устраивали для потехи казнь гуртом: топили, расстреливали, жгли. Раз Арефа попался в такую же свалку и едва ушел жив. "Орда" разграбила одну русскую деревню, сбила в одну кучу всех пленных и решила давить их оптом. Для этого разобрали заплот у одной избы, оставив последнее звено. На него в ряд уложили десятка полтора пленных, так что у всех головы очутились по другую сторону заплота, а шеи на деревянной плахе. Сверху спустили на них тяжелое бревно и придавили. Это была ужасная картина, когда из-под бревна раздались раздирающие душу крики, отчаянные вопли, стоны и предсмертное хрипение. "Орда" выла от радости... Не все удавленники кончились разом. К общему удивлению, в числе удавленников оказался и дьячок Арефа. Он оказался живым благодаря своей тонкой шее.

- Ах ты, шайтан! - удивлялись башкиры, освобождая его из общей массы мертвых тел. - Да как ты-то попал?

Арефа со страху ничего не мог ответить, а только моргал. Его сильно помяли, и он дня три не мог произнести ни одного слова, а потом отошел. Этот случай всех насмешил, даже пленных, ожидавших своей очереди.